«Господи, ну как же ты не понимаешь, Маша, мне и так тяжело. Новая страна, новая работа, мои нервы на пределе, а он, он же неуправляем совершенно!»
Она села за стол и обхватила голову руками. Она понимала весь ужас ситуации, но знала, что не может и не хочет больше, как Дон Кихот бороться с ветряной мельницей по имени Тор. Этот огромный своенравный неуправляемый пёс, стал «вишенкой на торте» всего того кошмара, с которым неизбежно сталкивается любой эмигрант. То есть и так проблем невпроворот, а тут ещё … — «Маша, я все сказала, завтра Тор едет в приют. Мы, Слава Богу в Европе, это не приют, а курорт, у нас санатории хуже!» Она говорила, и сама же не верила своим словам.
Пёс, этот непонятный самобытный кобель, как будто чувствовавший, что его не принимают, вроде как назло изводил ее, мало ей проблем… Все так.
Но ведь все равно предательство. Экзюпери. Белый Бим. Песня Газманова младшего и старшего. И боль в глазах дочери. Тор лежал в углу. Он спал. Он
родился в Германии и не понимал по-русски. Поэтому она не переживала о том, что он может понять смысл разговора. Она не могла объяснить десятилетнему ребёнку, что человек, который подарил ей Тора, чтобы заручиться поддержкой ребёнка на тернистом пути к израненному сердцу ее матери, не спросил саму мать — а нужна ли собака?
А она, эта мать, так хотела пресловутого «плеча», и так надеялась, что «вот оно счастье», что о собаке как таковой не думала вовсе. И уж тем более, не думала она о том, что спустя шесть месяцев, найдёт в его вещах наркотики, и сказка станет страшной. Несостоявшийся принц исчез, как
тыква в полночь, а она осталось с подростком. Проблемами с языком, необходимостью интегрировать своё состоявшееся российское сознание в
европейскую действительность и правила, и с собакой, которой невозможно было объяснить, что «употребление и распространение» — это не только статья для Вильгельма, но и очень туманные и не радужные перспективы для неё и ее
дочери.
Она кое-как промучилась 6 месяцев, и пошла в приют. Пёс стал совершенно неуправляем, после того как потерял хозяина. Она заплатила сначала 50 евро штрафа, потом ещё и 150, ещё 200 и снова и так далее и так далее. Получила предписание из Полиции. Тор стал гадить дома, чего не делал
даже щенком. Она так от этого всего устала: запах собачьей мочи, траты на него — налог, прививки, еда, игрушки, штрафы. Она приняла решение отдать собаку в приют.
Дочь плакала, но она была неумолима. Приятная полная фрау в приюте объяснила; что надо ждать очереди, чтобы отдать собаку. Напомнила об
ответственности владельца перед Законом и очень попросила подождать, обдумать все. Объясняла про психологическую травму для собаки. Про права
животных. Ей предложили услуги кинолога, чтобы наладить с собакой контакт, но она так устала и были так зла, что не особенно вслушивалась в правильную немецкую речь, сказала, что плохо говорит и «кинолога вашего не пойму», хотя к тому времени уже работала и достаточно хорошо владела языком и понимала.
Но решение было уже давно принято. Дома вечером дочь уснула в слезах, а ей почему-то было совсем не до сна. Она вспомнила, как заболела гриппом, а Тор не отходил от ее кровати неделю. Нет, на кровать было нельзя. И в этом вопросе неугомонный хулиган почему-то слушался. Но сидел смирно и лизал запястья всю неделю болезни. Как поила его чуть не с руки, когда он сам не вставал неделю, после того, как она выгнала Вильгельма. Как встала ночью попить, и услышала, как дочь разговаривает с собакой, она рассказывала о том, что никто
здесь ее не понимает и даже русские дети, делают вид, что мыслят по-немецки. — «Ты ведь тоже немец, Тор, ты родился в Германии, а вот ты понимаешь меня».
Она смотрела, сквозь приоткрытую дверь, на силуэты ребёнка и собаки, и не могла сдержать слёз. Надо спать. Предстоит трудный день. Погасила ночник. Ворочалась и думала о том, сможет ли она восстановить отношения с дочерью.
Тут в темноте послышался тихий плач. Она перевернулась и увидела Тора. Он увидел ее взгляд, и запрыгнут на кровать. Не смотря на строжайший и строго выполняемый запрет. Она не успела удивиться столь наглой выходке, поскольку обалдела от ощущения тёплой влаги на своей шее. «Он перегрыз мне горло», — подумала она и из последних сил дотянулась до ночника. Она судорожно терла шею, смотрела на руки, но крови не было. Она посмотрела на Тора.
Его морда была вся в слезах. Тор плакал. Плакал человеческими слезами. Тыкался ей в шею и руки и просил всем своим с существом, просил насколько умел: не отдавай меня. Они плакали всю ночь. Женщина и собака. Каждый о своём личном и о своём общем. Когда над Берлином взошло солнце, она вытерла слезы, поцеловала свою собаку и сказала: «Я никогда и никому тебя не отдам»
Он смотрел на неё своими бездонными глазами из-пол чёрной челки. Слез больше не было.
